Свободный туризм. Материалы.
ГлавнаяПриглашаю/пойду в походПоходыСнаряжениеМатериалыПутеводителиЛитератураПовествованияЮФорумНаписать нам
Фото
  Литература     Восьмитысячники     Антарктида     Россия     Беллетристика  


Аннотация

Предисловие

От автора

БИЛЕТ В АНТАРКТИДУ

ДОРОГА В ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ МИЛЬ

Ура, мы едем в Антарктиду!

Впереди Дакар

В Тропической Атлантике

Последние тысячи миль

ТРУДНОЕ НАЧАЛО

Первые дни в Мирном

Пора осенних полевых работ

ВОСХОЖДЕНИЕ К ПРАЗДНИКУ СЕРЕДИНЫ ЗИМЫ

Немного науки

Май - время пурги

Станция "Остров Дригальского"

ПОСЛЕ ПОЛЯРНОЙ НОЧИ

Июль не для всех значит "лето"

Весна пришла и в Мирный

«КАРТИНКИ ИЗ МАРСИАНСКОЙ ЖИЗНИ»

На грани фантастики

На вершине ледяного купола

"Домой! Домой! - поет попутный ветер..."

Возвращение

Фотографии-1

Фотографии-2

Фотографии-3

460 дней в Четвертой Советской антарктической экспедиции - И.А. Зотиков

Май - время пурги

День сто семнадцатый, середина апреля. Летать мы уже привыкли. В машине даже спим. Однако иногда бывают происшествия. Например, сегодня, когда Савельев летал на ледовую разведку над открытой водой, остановились оба мотора. Бортмеханик, которого все называли просто Филимоныч, заслуженный, но уже пожилой ас, по ошибке переключил пустые бензобаки не на полные, а на уже опустошенные. А летели на высоте всего 300 метров!

- Филимоныч!! - заревел свирепо командир, отжимая штурвал и переводя машину в режим планирования, пока разберутся, в чем дело.

Филимоныч все сразу понял и опрометью помчался в кабину пилотов защелкал там на потолке выключателями:

- Пробуй, запускай моторы, командир!

- Эх, Филимоныч! - горестно всхлипнул командир. Ведь красивая золотисто-зеленая вода уже была совсем, совсем рядом... Но успели! Когда оба мотора устойчиво заработали и машина после планирования перешла в горизонтальный полет, Савельев увидел в окно, как заходили по воде полосы от ветра, вызванного винтами и крыльями самолета на бреющем полете.

- Все, Филимоныч, отлетал ты свое. Как вернемся домой, пойдешь на пенсию. Нам ведь еще летать надо, дорогой, - сказал после этого полета Осипов.

День сто двадцать второй. Втянулся в ритм, до конца понял, что, чем больше здесь работаешь, тем лучше - быстрее идет время. Распорядок дня такой: подъем в 8.30, до девяти завтракаем. С 9.30 до 13 часов работаю на улице, потом обед до 14, час-полтора отдых: сплю или читаю. Далее с 15-15.30 и до 7 работаю. Теорией и вообще камеральной обработкой заниматься некогда, ведь надо быть и рабочим, и лаборантом, и прибористом, и руководителем работ. В основном выполняю функции первого, меньше второго и третьего и пока ни разу - последнего.

Четыре месяца разлуки - это, наверное, тот рубеж, за которым начинается забвение. Правда, когда из дома радиограмма опаздывает, я все равно волнуюсь. Основная заповедь полярника - рассчитывать лишь на лучшее, и мной она, кажется, усвоена.

Погода стоит прекрасная, а может быть, мы просто привыкли. Теперь ветер в 15-20 метров в секунду мы уже просто не замечаем, а ведь первая пурга, сила ветра которой была лишь 25 метров в секунду, запомнилась навсегда. Помню, какое мне надо было сделать над собой усилие, чтобы отойти от люка в ревущее молоко пурги - будто вошел в море купаться при шторме. Знал, что уйти $1егко, но, отойдя три шага от дома, могу уже не вернуться. Не найду его. А до кают-компании тридцать шагов. По дороге будешь неожиданно падать в какие-то ямы, которых не было вчера, влезать на высокие "барханы", образовавшиеся всего час назад. И лишь за пять шагов, если не сбился с пути, увидишь мутное пятно фонаря у входа, а ведь это не просто лампочка, это фонарь маяка!

С тех пор пурга мела много раз, но я уже научился сохранять спокойствие при ужасающем одиночестве человека, который видит впереди и сзади лишь горизонтальные полосы бешено летящего снега и для которого сделать вдох против ветра - целое событие. Ведь скорость ветра почти такая же, как у парашютиста, который пролетел в свободном падении уже несколько секунд. И ты четко знаешь, что в трехстах метрах тебя ждет десятиметровый отвес барьера и океан. И этот обрыв не огорожен перилами. Но идти надо, ведь пургу не переждешь. И к этому все привыкли.

Солнце. На небе ни облачка. Сегодня у нас в Мирном общий аврал. Откапываем дома. Собственно, не сами дома, а хотя бы крыши. Со всех сторон откапываем лишь кают-компанию. В обед в окна кают-компании уже лился дневной свет. Странно, мы уже отвыкли от этого.

Мои родные меня сейчас не узнали бы. У меня борода и усы, а голова острижена наголо. Если бы кто-нибудь из Москвы вдруг попал к нам в кают-компанию, например, вечером, то он увидел бы довольно странную картину. Окладистые бороды, усы, бритые головы, папиросный дым, смех, шутки, брань. Самая разношерстная одежда - кожаные куртки, свитера, штормовки, унты, сапоги, но ни одной рубашки. В углу стоит треск от домино, на столах груда еды: громадные куски курятины, белые грибы, все в астрономических количествах.

А что делается, когда идет фильм! Шуточки во время сеанса, временами крик: "Стоп, покажи этот кусок еще раз!" И если все хотят, кусок прокручивается опять. Обычно это бывает, когда показывают красивых женщин.

После разговоров с Вадимом почему-то тяжело вспоминать дом. Ковыряем рану. Видно, надо молчать даже с друзьями. Надо быть суровым, тогда мужество тебя не покинет. Все разговоры, даже, казалось бы, успокаивающие, все воспоминания лишь бередят душу.

День сто двадцать седьмой. Несколько дней назад представилась возможность попасть на пятидесятый километр по дороге от Мирного на ледяной купол. Там еще второй экспедицией была пробурена скважина глубиной сто метров. Измерения температур в этой скважине были бы очень интересны. Туда собирался идти санный поезд из двух тягачей, чтобы забрать на восьмидесятом километре оставленные сани с горючим. Наконец решили, что пойдут две машины: тяжелый внушительный тягач АТТ и гусеничный вездеходик ГАЗ. АТТ поведут огромный, как медведь, Миша Кулешов и маленький Валя Ачимбетов, а "газик" - я и Гоша Демский. Я наладил приборы для измерения температур, взял свои косы, и мы тронулись. Ребята, смеясь, предупреждали, что с такими лихими водителями мы не уйдем дальше трещин и напрасно я беру с собой косу, она мне не понадобится. Действительно, водители оказались лихие и каждый старался идти быстрее другого. Сначала все шло хорошо. Мы быстро миновали район трещин, благо погода была хорошая и вешки были видны. Но, начиная с двадцатого километра, двигаться стало сложнее. Начала мести поземка, вешки исчезли, а следов прошедших здесь до нас вездеходов типа "Пингвин" не было видно. Мы пытались применить компас, но безуспешно. Он показывал все, кроме севера, ведь машины были железными, а напряженность горизонтальной составляющей магнитного поля была слишком маленькой. Ведь магнитный полюс земли был так близко. Разъехались в разные стороны и совсем запутались. Помогала лишь поземка, направление которой почти всегда одно и то же, и солнце.

Было ясно, что дальше можно идти лишь по следам "пингвинов". К счастью, наш "газик" на их следы все же накал. Мы вернулись к АТТ и повели его за собой. Вскоре увидели веху и пошли верным курсом.

Через час вышли к скважине на пятидесятом километре от Мирного. Она засыпана так, что даже верхний конец кондуктора - длинной трубы, которой она сверху заканчивается, - засыпан снегом. Но "пингвинисты" все же нашли ее и замаркировали тремя перекрещенными вехами. Откопали скважину и заложили в нее термометры. Сильно чувствуется высота. Руки коченеют почти мгновенно, а в рукавицах работать нельзя. Унты сразу стали негреющими, мороз пробивает через подметку, шерстяную портянку и домашние носки. Когда работаешь, дыхание быстрое, прерывистое. Несмотря на полностью включенную печку, в машине не жарко, снег не тает. На мне нижнее простое белье, шерстяное белье, свитер, кожаные куртка и брюки и пуховая стеганая куртка и такие же брюки, но не жарко.

Через час с лишним зашло солнце, стало темно, но идем при фарах, и след виден. Где-то сбоку в облаке снежной пыли гремит тридцатитонная громада АТТ, он тоже гонит по своему следу, тяжело раскачиваясь на ходу. Грозное зрелище. Мы выскочили вперед, АТТ - где-то слева и сзади. Его не слышно за грохотом наших гусениц, а боковое стекло покрыто толстым слоем льда. Следы обоих "Пингвинов" постепенно сходятся, уже видно место, где они окончательно пошли след в след. Гоша спешит первым выскочить на след, чтобы вести. Очевидно, так же мчится и наш сосед. Вот мы и у поворота. Гоша тормозит, чтобы развернуться. АТТ не видно. Чувствую, что ситуация неконтролируема, как бы он нас не задел...

Удар! Наша машина ушла носом вниз. Гоша летит головой в ветровое стекло, я удержался за ручку. Вижу, как прямо перед носом по нашему капоту бешено проходят громадные красные катки огромного тягача. Пройдя метров десять, он останавливается. Гоша стонет, его лицо залито кровью, струящейся с разбитого лба, но ничего, шевелиться он может. Вылезаем на улицу. И тут я не могу удержаться от хохота: водители - Михаил и забывший о ране Гоша, - схватив друг друга за грудки, выясняют, кто из них "нарушил правила".

Всем сначала кажется, что наша машина разбита. Вся левая часть капота превращена в лепешку, а сама машина будто прессом вдавлена в снег. Первое решение - бросить ее и идти дальше на одном АТТ, но потом нам пришло в голову попытаться починить наш "газик". Машину вытащили буксиром из снега, отогнули ломами вмявшийся в мотор металл, и, к удивлению, мотор завелся. Ломом отодрали смятые крылья от гусениц. Оказалось, что колеса вертятся, хотя гусеница и перебита. Но чинить гусеницы здесь не привыкать. Через час, сменив трак, мы снова своим ходом пошли на "газике" вперед, и только тогда до нашего сознания дошло, что затормози Гоша на секунду позднее, и слон АТТ раздавил бы нас...

Через час впереди в черной ночи показался огонек. В воздух взвиваются две ракеты. Нас ждут. Вот уже видны силуэты двух "Пингвинов", балок и занесенные сани. Еще минута, объятия, и мы сидим у теплого камелька в машине, едим, рассказываем. Ребята смотрят на нас, как на людей с Большой земли, ведь они почти месяц в походе.

Это геодезисты, которые медленно, челноком, двигаются на купол, производя по дороге тончайшую геодезическую съемку. За ними остается ряд вешек и цепочка точных значений их положений и высот поверхности на карте.

Ночь прошла хорошо. Спал как убитый. Мешок теплый, "Пингвин" - прекрасная машина, инея нет на стенах почти нигде.

Утром нас ждали неприятности. Пурга, ветер 25 метров в секунду, видимость - несколько метров. Долго откапывали сани, которые АТТ потянет в Мирный, пытались "подрезать" полозья тросом, но толстый двадцатимиллиметровый стальной трос рвался как нитка. То и дело то один то другой оттирает на лице белые пятна обморожений. Лицо мгновенно покрывается слоем льда. Он снимается как маска. Усы обмерзли, превратившись в льдину толщиной в сантиметр. Надбровья тоже покрываются таким слоем льда, что его почти скалываем. Но хуже всего глазам. На ресницах и веках толстые ледяные наросты. Поэтому, когда моргаешь, глаза до конца не закрываются, а когда их прикроешь рукой, лед на верхних и нижних веках сразу смерзается, и глаза очень трудно открыть.

Около полудня почти при полном отсутствии видимости мы медленно вышли из ставшего родным стойбища "Пингвинов". Каким-то чудом держимся своего следа. Мы с Гошей идем сзади, почти упираясь в сани и, несмотря на это, иногда не видя их. АТТ в туче вздыбленного снега почти не виден. Идем по ветру, и это очень мешает. Весь поднятый нами снег летит, обгоняя нас, впереди машины, ухудшая и без того почти нулевую видимость. Мы почти уверены, что где-то потеряем след.

Час за часом идем вперед. Подошли к косе, которую я оставил в скважине на пятидесятом километре. Теперь термометры уже "выстоялись".

Наблюдения провел успешно. Снова идем вперед. Иногда теряем след. Солнце зашло, но ,и пурга утихла, летит лишь поземка. Когда след теряется, вылезаем из машин и идем искать его и, как ни странно, находим, а потом снова громыхаем. Лак едем часа три. И вдруг - авария: отвалился венец маховика двигателя на большом АТТ. Снова починка на ветру и морозе, но чувствуется, что мы уже спустились далеко вниз, не так холодно. Венец привязывается веревкой, заводим двигатель воздухом из случайно взятого баллона и снова напряженно следим за идущими впереди санями. Вдали показались огни Мирного. В 11 часов вечера мы уже ужинали в кают-компании.

На следующий день обработал результаты измерений. Обратного градиента температур в скважине на пятидесятом километре уже нет, а на седьмом есть. Значит, это не влияние потепления климата. После обеда - общий аврал по очистке от снега кают-компании, а сейчас, к вечеру, сводя на нет наш труд, замела пурга. Удачно мы выскочили и из-под АТТ, да и пурга нас помиловала.

День сто тридцать третий. Вот и прошел праздник Первого мая. С утра начали получать радиограммы.

В два часа в центре поселка был митинг. Говорили речи, стреляли из ракетниц, а потом с флагами пошли в кают-компанию. Там начался с половины третьего праздничный обед, перешедший в ужин. Первый тост за жен и невест сказал Дралкин. Читали восемьдесят радиограмм, присланных нам. Не спеша обсуждали ответы. Отгадывали, кто что прислал. Потом появились аккордеон, труба, барабан. Первая песня - "Россия", она так дорога здесь. Решили сделать ее своим гимном, дальше "Огни Мирного", "Ялта"... Вечером смотрели кино, а потом опять веселились.

Ребята ловили у барьера рыбу зимней удочкой. Ловятся бычки и какие-то "рогатые" рыбы с лисьей мордой - говорят, реликтовые, - размером со щуренка, длиной двадцать сантиметров***. За два-три часа поймали по тридцать штук.

Вечером был у Вадима и водителей, ели рыбу. По вкусу она похожа на навагу.

Погода прекрасная. Первый день, когда в Мирном полный штиль. Оказывается, при минус 15 в безветрие совсем не холодно. У дальних айсбергов видны толпы императорских пингвинов. В теодолит хорошо видно, как они важно стоят и солидно ходят.

Вчера на двух машинах - тракторе и бульдозере ездили на восьмой километр. Трактор тащил сани со станком. Толя и я должны были бурить скважины. Бульдозер шел с волокушами за трубами, сваленными когда-то там же. Трубы были нам нужны, чтобы ставить их в верхней части скважин.

Туда ехал на бульдозере. Заложил косу на глубину восемьдесят метров и термометр на глубину сто метров Начали копать снег, и трубы нашлись. Погода сначала была хорошей, но потом стала портиться. Через полтора часа бульдозер ушел. Мы проработали до 16 часов. Обстановка очень нервная. Все время мысль: "Сумеем ли уйти, успеем ли... или еще можно поработать?" У нас нет ни мешков, ни запаса продовольствия, а если пурга заметет и следы, то придется стоять - может, день, а может, и больше... Вывод - надо всегда брать с собой спальные мешки. Но куда их положишь на тракторе? Кругом масло, подтекающее отовсюду.

Обратно возвращались, почти ничего не видя перед собой. Пурга усилилась. Двигались вдоль следа, пристально вглядываясь в него через открытую дверь трактора. Начиная с пятого километра следов почти не стало видно. Я выскочил на снег и бежал вдоль следа, а за мной, как за поводырем, шел еле видный на десять метров трактор. Оказалось, что грохот и вой от ветра такой, что шума трактора не различаешь в пяти шагах. У аэродрома стало тише, и пурга меньше.

День сто сорок восьмой. Позавчера, в субботу, на остров Дригальского улетели Андрей Капица, Леня Хрущев и Юра Дурынин. Андрей решил организовать там маленькую научную станцию и поработать неделю-другую: сделать несколько "сейсмических профилей", определить толщину ледника по нескольким разрезам. Передвигаться они там будут на нартах.

Почти целый день возились мы с самолетом. Грузили и возили бочки, движок, оборудование. Мела пурга. Промерзли сильно, потом помылись в бане. Еще одним банным днем стало меньше.

Вчера проводили туда, на Дригальский же, Толю Краснушкина. Он увез еще кое-какое оборудование и тринадцать ездовых собак. Я его не провожал. С утра занимался проработкой нагревателя для термобура.

Решение пришло перед обедом, то самое, которое не приходило много месяцев. Дело в том, что буровой станок Казарина бурит слишком мелкие скважины. Поэтому решил попробовать протаивать их электрическими нагревателями. Попробуем взять У-образные нагреватели морских электрических печек, которые есть на электростанции, вставить их в корпус огнетушителя, а пространство между стенками огнетушителя и нагревательными трубками залить алюминием для лучшего отвода тепла от нагревателей через стенки огнетушителя к тающему льду. По-моему, такая конструкция будет проплавлять лед и под действием своего веса идти вниз. Ну а электричество будем подавать по проводам. Это будет термобур первого этапа работ. Он, наверное, будет бурить верхние слои, сложенные снегом и фирном, в которые может полностью уходить вода, оставляя скважину сухой.

При бурении глубоких скважин надо добавить к нагревателю приспособление, откачивающее воду в специальный контейнер-трубу с дном, а когда контейнер будет полон, поднимать термобур на поверхность, выливать воду, снова опускать его и бурить дальше.

Вечером сделал чертежи этого аппарата и отдал их главному инженеру Чупину и нашему заведующему мастерской-кузницей Науму Савельевичу Блоху.

Теперь задача - найти алюминий. Надо искать и резать на куски старые поршни двигателей: они сделаны из прекрасного литейного сплава.

Вместе с гидрофизиками выбрали место на молодом, намерзающем льду моря - припае, для того чтобы вморозить вертикальную "лестницу" из укрепленных горизонтально двадцати чувствительных электрических термометров. Эти термометры, расположенные друг от друга на расстоянии двадцати сантиметров, я вморожу так, что верхний термометр окажется у верхней поверхности льда, а остальные будут пока висеть в морской воде - ведь толщина льда еще менее полуметра. Однако по мере роста толщины льда за счет намерзания снизу эти термометры будут вмерзать в лед один за другим. Это позволит мне получить распределение температуры в нарастающем льде. Смогу я узнать и время вмораживания каждого термометра в лед, а значит, и скорость намерзания последнего в разные периоды, вплоть до того времени, когда толщина льда станет максимальной, близкой к двум метрам.

После того как выбрали место для наблюдений, ходили смотреть колонию императорских пингвинов. В двух километрах от Мирного разместились три колонии этих флегматиков. Странные птицы. Некоторые ростом почти по грудь человеку. Черные спины, золотистая шейка, белое с желтизной брюхо, длинный клюв.

Все место колонии покрыто пометом, ведь птиц здесь тысячи. Многие уже "сидят" на яйцах, которые держат на лапах.

Началась фотолихорадка. Пингвины спокойно подпускают на два метра, а потом расходятся, боятся. С теми, кто на яйцах, проще. Они, бедные, тоже хотят уйти, но куда уйдешь с яйцом! С такими можно сниматься даже в обнимку. Однако, если попытаешься похитить у пингвина яйцо, можешь заработать удар крылом. Удар сухой, как от палки, и очень сильный - сразу отбивает руку и может даже ее сломать. Правда, друг друга они бьют без видимых повреждений.

День сто пятьдесят четвертый. Все три дня занимался термобуром: чистил нагреватели, резал поршни для отливки, залил нагреватели в корпус огнетушителя. Теперь термобур готов для полевых испытаний на острове Дригальского.

День сто пятьдесят пятый. Сегодня с утра занимались подготовкой, точнее, погрузкой бочек и всякого груза в самолет. Летим с Вадимом на Дригальский. На станцию везем много всего. Ребята пока там бедствуют. Живут холодно, кончается бензин, мясо для собак. Но погода у них стоит приличная, и они прошли на собаках два радиальных маршрута, получили сейсмические данные о толщинах льда по этим направлениям. Теперь они собираются поставить вешки для определения скоростей движения льда острова. Но для этого им надо несколько дней хорошей погоды.

Загружали самолет до полудня, но вот все кончено, ревут моторы, и мы в воздухе. Светит солнце, километрах в десяти от берега припай кончается и начинается тяжелый битый лед, делающийся все тоньше по мере подхода к острову. Делаем круг, подходим к станции, нам машут руками. Приземлились, объятия, радость. Ребята выглядят прекрасно, румяные, веселые. Палатка наполовину засыпана снегом, покосилась. У входа сделан тамбур из снега с люком, как в нашем доме. В десяти метрах стоит вторая маленькая полукруглая палатка, там находится движок и размещен камбуз. В основной палатке довольно тесно. В середине стоит стол, заваленный банками и всяким барахлом в несколько слоев. Вдоль стен палатки - раскладушки с грудами вкладышей, меховых спальных мешков и кожаных курток. В общем как во всякой палатке. Посередине непрерывно горит керогаз. Кроме того, есть еще бензиновая печка и газовые плитки с баллонами. Газом для отопления Андрей пользоваться боится, можно угореть - примеров много, так что он идет только для камбуза. Жилая палатка отапливается лишь бензиновой печкой. Пока она горит, в палатке тепло - на высоте человеческого роста плюс 40 градусов, правда, у пола все равно холодно: 0 - минус 5. На полу или ледяная корка, или в лучшем случае слякоть, несмотря на то что он в два слоя покрыт оленьими шкурами. Ночью, когда печка не горит, температура снижается до температуры наружного воздуха, то есть до минус 15-20 градусов.

Мы привезли им новую печь, работающую на угле, и пять мешков угля. Это за ним мы с Казариным пробивались два дня назад на седьмой километр. Семь километров прошли на тракторе за три часа, еле доехали. Я шел пешком и искал дорогу, а сзади, как слепая, шла машина. Видимости нет, так что, когда ты с трудом идешь вперед, никто не знает, сможешь ли вернуться обратно.

На обратном пути с острова только взлетели - обнаружили, что задралась левая лыжа. Черт с ней. Сели пить чай, перед посадкой разберемся. К посадке лыжа сама стала на место.

День сто пятьдесят седьмой. Пурга метет по-прежнему. Пошел снег, и видимость уменьшилась до метра. Такой пурги, я еще никогда не видел. Вечером, с трудом держась друг за друга, дошли до кают-компании. Каждый шаг - это проблема. Видна лишь мачта на нашем доме, и то с трудом, а до нее лишь три метра. Вечером Олег Михайлов пригласил к себе отметить день рождения невесты. Кое-как вчетвером прошли десять метров от кают-компании до его дома. Когда, возвращаясь от Олега, вышел из люка его дома, сразу понял, что сделал ошибку, отправившись один. Кругом ночь и ревущая белая мгла, через которую не видно даже люка, в котором я стою. Меня прижало к столбу у люка, и я с трудом уцепился за веревку ограждения. Осмотрелся. Благоразумнее остаться. Но возвращаться не хотелось, и я пошел. Сделал пять шагов вдоль веревки и наткнулся на стремянку. Отпустил веревку, и ветер тут же прижал меня к металлу стремянки. Оглянулся назад - рядом чернеет натянутый, как струна, трос, так что путь для отступления пока не отрезан. Смотрю вперед: до дома несколько метров, но, где он, не видно. Отпускаю стремянку, наваливаюсь на ветер, переступаю ногами. Кажется, ветер не сдувает с ног, идти можно. Теперь вперед. Шаг, еще шаг, стремянка позади, главное, не сбиться с дороги и не упасть. Пока стоишь на ногах ветер не уносит, но, если упадешь, можешь покатиться во мглу, оканчивающуюся барьером.

Прохожу два, три, пять шагов, чувствую, что дошел до крыши. Еще два шага, и впереди черная мачта дома. Охватываю ее руками. Кругом рев и грохот, но меня теперь уже не унесет. Отдыхаю. До люка четыре шага, виден леер мачты, косо уходящий вниз, в сторону от него, но, где сам люк, не соображу. Снова раздумье. Если отойду от мачты, рискую уже не вернуться к ней. Но идти надо. Снова шаг, второй, третий... под ногами что-то твердое. Люк! Ура! Дошел. Через минуту я звонил Олегу: "Дошел".

Лег спать, но не успел заснуть, как услышал какой-то скрип на крыше, потом все затихло. Не спится. Через полчаса звоню БАСу. Может, на крыше кто живой, ведь здесь можно замерзнуть в метре от двери, так и не найдя ее. Оказывается, это был Вадим, который шел к нам, его шаги я и слышал. По дороге его сбило с ног и отнесло в сторону. Ему удалось задержаться, и, конечно, он пополз против ветра. Ветер сносит на барьер, поэтому все, когда потеряются, идут против ветра. Он уполз далеко за наш дом в глубь материка, но случайно наткнулся на занесенный предмет, разрыл - оказалось, что это крышка люка брошенного балка. Рядом была протянута веревка, вдоль которой можно было дойти до пятого дома (дома Олега), и он дошел до того места, откуда вышел. Через несколько минут Вадим, держась за веревку, снова вышел мне навстречу. Я орал что есть силы и светил из люка настольной лампой. Где-то рядом был слышен его голос. Наконец из хаоса несущегося снега протянулась рука и схватилась за крышку люка. Все в порядке, переход закончен. Спать.

День сто шестидесятый. В девять была связь с Дригальским. У ребят все хорошо, не считая пурги, которая мешает работать. Спросили, что им нужно. Они ответили, что желательно прислать женщину, а если это невозможно, то согласны на лопату.

Говорил по радио Савельев, сказал, чтобы они подготовились к эвакуации. Если через неделю не смогут возобновить работу, их снимут.

До обеда готовил радиогазету, записал выступление начальника станции Восток о жизни и работе станции. В конце я вставил несколько шуток.

Вообще зима сказывается. Нет того веселья, что раньше. Ребята злые, раздражительные. Лица у всех белые, землистые.

Перечитал записи первого месяца зимовки - февраля. Пожалуй, это был самый тяжелый месяц. На первый взгляд ничего не изменилось. Условия стали даже тяжелее: зима. Светло несколько часов в сутки, все время пурга. Однако переносится все легче. Лучше работается, нет той странной усталости и апатии. Научился держать себя в руках, думать о том, о чем надо думать, а главное, не думать о том, о чем сейчас нельзя думать. Научился терпению и большей терпимости к друзьям. Я теперь знаю, что можно прожить год и не умереть от тоски, ведь прожито уже столько дней, и ничего. Знаю, что месяц здесь тянется очень тяжело и долго, но, когда он прожит, кажется, что он пролетел мгновенно.







  
Подготовка маршрута предстоящего путешествия по горной местности или в предгорьях иногда сводится, в основном, только к изучению перевалов. О переправах через горные реки группа в подобных случаях имеет слабое представление. В то же время поиск места переправы и связанные
Наряду с усиливающимся стремлением проходить все более сложные пути к восьмитысячникам не уменьшается число экспедиций с задачами восхождений на такие вершины по уже пройденным путям. За последние три года (1972 1974 гг. ) проводилось 12 экспедиций такого
Хребты Кодар, Удокан и Чарская котловина это часть наиболее расчлененной полосы Станового нагорья, которое уже само по себе представляет как бы гигантский вал на северо востоке Забайкалья, разделяющий сравнительно низкие и пологие Патомское и Северо Байкальское нагорья и невысокие Витимо Олекминские среднегорья. Характерной чертой орографии
Редактор Расскажите
о своих
походах
1983 г. Этот случай произошел в горах Памиро Алая. С седловины перевала вниз вел длинный 60 градусный ледовый склон. Двигаться решили по перилам. В месте перестежки на вторую веревку стояли двое, ожидая, пока внизу приготовят очередную лоханку во льду. Один из них снял рюкзак и примостил его прямо на завернутый
Несколько дней из жизни альпинистов. Альпсборы ТФА. Альплагерь Дугоба. Август 2004 г. 6. 08 Ира Горбунова. Еще вчера я возвращалась из командировки. В голове вертелась подозрительная мысль: а может остаться дома? я так по всем соскучилась! Но, билеты куплены, рюкзак уже где то стоит собранный и дожидается хозяйку, да
27 июля по 11 августа пока есть 1 кат и 1 каяк хотелось бы увеличить состав групы для надежной страховки и разбавить мужской коллектив приятными спутницами. Сложность рек 4, 5 так что разумно подходите к решению участвовать в походе . Владимир


0.728 секунд RW2