- ...и прочая суета, - сказал Суер, погружая уголь своего тела в топку вместительного кресла.

Тулумбасы гудели...

Они гудели всю ночь, и под утро Суер выкинул шлак своего тела из сытого чрева топки вместительного кресла и сказал:

- Не чувствую морального права. Не чувствую!

- Да ладно, бросьте, кэп, - заныл Кацман. - Мало ли островов, на которых мы не побывали? Плюнем и на этот.

- Проплыть мимо острова Лёши Мезинова - это кощунство, - шептал капитан. - Старпом! Сушите шлюпки!

- Всё высушено, сэр, - безмолвно ответствовал Пахомыч. - Не надо ли чего обрасопить?

- Не надо, - отвечал капитан, - Лёша сам обрасопит, кого захочет.

Остров Лёши Мезинова формою своей напоминал двуспальную кровать с пододеяльником. Но это сбоку, а сверху - станцию Кучино.

На берегу топтались два человека, которые и били в тулумбасы. Один из них, кроме тулумбасов, держал на груди атлетическую штангу. Это и был сам Лёша Мезинов. Рядом с ним в майорском мундире махал тулумбасом его брат Бес.

На остров мы поплыли вдвоём с капитаном.

- Я Лёшу боюсь, - сказал лоцман.

- Весьма они строгие, - соглашался старпом.

Но Лёша не был никаким строгим. Он бросил штангу в океан, крепко обнял нас с капитаном и только шепнул мне на ухо:

- Бесу много не наливай.

И я много не налил, но Бес скоро пал на песок и заснул богатырским майорским сном в отставке.

Суер же Выер между тем с Лёшею смотрели друг на друга, узнавая и не узнавая.

- Суер! Ты ли? - толкал его Лёша в грудь кулаком.

- Да, Мёша, это я, - шептал капитан, вспоминая старую кличку островитянина.

- А помнишь каннибала по имени Ганнибал?

- Как забыть, Мёша, - отвечал капитан, - он мне ведь яйца чуть не отгрыз, и если б я не растворился тогда в лазури...

- А ты здорово растворился в лазури, - говорил Лёша. - Это редко кто умеет - в лазури растворяться.

- Но и вы мне здорово помогли раствориться, - смеялся Суер. - Жалко, что тебя нету в нашем новом плаваньи.

- Да ничего, вы с Дяем доплывёте до конца, - говорил Лёша, вспоминая мою старейшую кличку. - Конечно, я не знал, что вы попадёте на остров голых женщин, а то бы поплыл вместе с вами.

- Ради тебя мы снова готовы вернуться! - уверял Суер. - Правда, Дяй?

- Сэр, - отвечал я, - конечно, вернёмся. Возможно, Лёша растолкует нам смысл младенца по имени Ю.

- Этот смысл вам откроется, - успокаивал Лёша, - а ради меня на остров голых женщин возвращаться не стоит, я всё-таки не боцман Чугайло. Давайте лучше сядем на берегу и вспомним былое.

И мы сели и стали вспоминать.

Мы вспоминали о том нашем первом плаваньи, в которое мы когда-то пустились втроём: Лёша, Суер и я.

С нами были тогда ещё эфиоп Яшка, главный махало-опахальщик, Дик Зелёная Кофта и Билл Рваный Жил-лет. На фрегате "Корапь" мы открыли остров каннибалов да и один завалященький островок с кладом. Вспомнился и текст записки, запечатанной во флаконе Мумма:

Каменище найдите.

Сто раз поверните.

Под камнем сим черпай

Асьгнации, Чепай.

Надо отметить, что автор записки имел в виду не героя гражданской войны В.И.Чапаева, а английского кладоискателя Тчепая.

- А помните Аллевопээгу? - спросил Лёша.

- Песнь джунглей свела меня тогда с ума, - невольно вздрогнул капитан.

- Я и сейчас дрожу, - признался Лёша. - Давайте же подрожим вместе и споём эту заунывную песнь. Ностальгически.

И мы запели песнь в честь Аллевопээги - вечного странника.

ООуэ, балява!

Звери выходят из нор.

Вечному страннику слава,

Вечносидящим позор.

ООуэ, рассоха!

Росомаха приносит жуть.

До последней миазмы вздоха

Руку отдам ножу.

ООуэ, синега!

Встаёт над горами страх!

Век тебе, о Аллевопээга!

Бегать на тощих ногах.

ООуэ, как мудры!

Дети законов тьмы.

Люди приходят утром.

Ночью приходим мы.

Так мы пели и дрожали, как вдруг с океана донёсся пронзительный клич.

- Что это? - вздрогнул Суер.

- Не знаю, - шептал я.

Вихляющий каноэ приближался к острову. Одинокая фигура правила парус.

- Неужели? - сказал Лёша. - Неужели она с вами?

Да, это была мадам Френкель.

- Идиоты, - обругала она нас с капитаном, - поплыли к Лёше, а меня не взяли. Пришлось раскутываться самой.

- Мадам! - кричал и плакал Лёша Мезинов. - Как вы странны!

- А помнишь, как мы плавали вместе? - всхлипывала мадам. - Я за всё плаванье ни разу не раскуталась, а вот эти волки, - кивнула она на нас с капитаном, - совсем обо мне забыли. Кутаюсь так, что мачты дрожат, а эти - ноль внимания.

- Мадам! - приглашал Лёша. - Закутайтесь в одеяло и ложитесь вот здесь рядышком на песок.

- Нечего ей здесь особо кутаться, - строго сказал Суер. - Ты уж, Лёша, прости, но мы должны продолжить плаванье. Ты сам решил остаться на этом острове, и мы завели новый фрегат. В шлюпку! А то мы здесь растаем от ностальгии.

Что поделать? Пришлось нам с мадам прыгать в шлюпку, обнимая на прощанье старого друга.

- Одного не понимаю, - говорил мне капитан, - почему всё-таки в том первом, плаваньи тебя называли Дяй.

- Извините, сэр, это - усечённое.

- Что - усеченное?

- Слово, сэр.

- Что ещё за слово, которое усекается таким странным образом? "Лентяй"?

- Извините, сэр, тогда бы было - "Тяй".

- Да ну, - сказала мадам Френкель, - скорей всего что-нибудь гадкое, ну вроде - "негодяй".

- Дяй - гордое имя, - пришлось пояснить мне. - С нами тогда плавал некий кок Евгений Немченко. Он-то и усёк искомое слово. Дяй - великое усекновение прекрасного русского слова "разгильдяй"***.